Крест и король - Страница 104

104

Услышал голос. Голос Кутреда, всего в нескольких футах над собой.

– Господин, – сказал тот, – еще два-три шага. Здесь есть площадка, чтобы остановиться.

Словно в ответ на слова Кутреда Шеф почувствовал в правом бедре жгучую боль сведенной мышцы. Он знал, что должен преодолеть судорогу, но сил уже не оставалось. Он ощущал, что нога его не держит, сжимал пальцы в последнем отчаянном усилии.

Его схватили за волосы, безжалостно вздернули вверх. Шеф почувствовал, что ноги болтаются, как у марионетки, а его тянут наверх и ставят на уступы. Задыхаясь, он лег ничком. Кутред схватил его за штаны и подтянул еще на несколько футов, перевернул и начал разминать сведенную мышцу.

После двух десятков глубоких вдохов Шеф ощутил, что боль отпускает. Он утер невольно проступившие слезы и сел.

То, на чем они находились, по всем меркам следовало назвать горной тропой, шириной не больше полутора футов, что на скальном склоне было неслыханной роскошью. Тропа шла по краю расщелины, в обе ее стороны видимость составляла лишь несколько ярдов. По направлению к морю от того места, где они сидели, на тропе была развилка, одна дорожка шла горизонтально, другая забирала вверх.

Кутред показал на вторую тропу.

– Наверняка эта тропа ведет на самый верх, – сказал он. – Будет хороший обзор. Я пройду по ней, посмотрю, что там. Может быть, найдем дров, разожжем сигнальный костер. Рано или поздно китобои должны будут возвращаться мимо нас.

Еще не скоро, подумал Шеф. И даже тогда они могут пойти мористее прибрежных островков, как они всегда делают, если только не гонятся за стадом гринд. Но Кутред уже уходил, держа наготове свой щит и меч. Кто же мог протоптать эту тропу, размышлял Шеф. Козы? Кто еще может жить здесь, кроме горных козлов? Странно, что они протоптали такую ровную тропу.

Неожиданно вернулись голод и жажда, Шеф скинул с плеч ящик с провизией, вытащил флягу молока, сделал долгий глоток. Поставив флягу назад, он почувствовал, что уныние и отчаяние навалились на его плечи подобно тяжелой ноше.

Вид перед ним расстилался несказанно мрачный: серое море далеко внизу, неустанно накатывающее на серые камни. А над ним лишь скалы и осыпи, поднимающиеся до самого гребня, расположенного высоко-высоко над местом, где сидел Шеф. А за тем еще один гребень, повыше, и еще один, а дальше укутанные вечными снегами вершины. Белые снега и серые камни сливались с небом, с которого были стерты малейшие оттенки цвета. Ни зеленой травки, ни небесной лазури, лишь неизменная бледность высоких широт. Шеф чувствовал себя так, будто находится на краю света, с которого сейчас упадет. У него выступила испарина от усталости и боли, заставив его дрожать на легком, но пронзительном ветерке, который что-то нашептывал горным утесам.

Если он здесь умрет, кто об этом узнает? Чайки и хищные северные поморники склюют его плоть, а потом его кости вечно будут белеть на ветру. Бранд некоторое время станет недоумевать, что произошло. Ему, наверное, и в голову не придет передать весточку на Юг, Годиве и Альфреду. И через пару лет все забудут о нем. В это мгновенье Шефу казалось, что вся его жизнь лишь скопище неотвратимых бед и несчастий. Смерть Рагнара и побои, которые Шеф получал от своего отчима. Спасение Годивы и потеря глаза. Битвы, которые он выиграл, и цена, которую он за них заплатил. Потом драка на песчаной отмели, переход в Гедебю, то, как Хрорик продал его в Каупанг жрецам Пути, опасности на льду, предательство Рагнхильды, смерть маленького Харальда. Все одно к одному: минутные успехи, купленные ценой страданий и потерь. И сейчас он выброшен судьбой на скалу без надежды на спасение, в местах, где с начала времен не ступала нога человека. Может быть, лучше будет уйти сразу, броситься вниз с утеса и исчезнуть навеки.

Шеф обмяк и лег, плечи его упирались в валун, сбоку стоял по-прежнему открытый ящик с провизией. Шеф почувствовал, что на него нисходит видение, захватывая его разум и тело своим изматывающим и возбуждающим экстазом.

* * *

– Я уже говорил тебе, – произнес кто-то. – Помни про волков в небе и змея в море. Это видят язычники, когда смотрят на мир. Теперь гляди на иную картину.

И вот Шеф ощущает себя в теле другого человека, подобно ему изможденного, страдающего, близкого к отчаянию и даже более близкого к смерти. Человек бредет по скалистому склону, не такому крутому, как тот, по которому только что взобрался Шеф. Но человеку хуже, чем Шефу. Что-то тяжелое давит ему на плечи, впивается в них, но он не может скинуть ношу или передать ее другому. Ноша трет его спину, и спина вся в огне – эта знакомая спине Шефа боль наполняет его пониманием и состраданием, боль от недавних побоев, тех, что раздирают кожу и глубоко, до костей, разрезают мясо.

И все же человек с готовностью принимает муки и изнурение. Почему? Он знает, почувствовал Шеф, что чем сильнее он страдает, тем короче окажутся предстоящие ему муки.

Они пришли на место. Где бы оно ни находилось. Человек сбросил свою ношу, большой деревянный брус. Кто-то подобрал его, люди в странных доспехах, не из кольчужной сетки, а из металлических пластин. Они приделали поперечину к столбу. Так вот что, понял Шеф, это крест. Я вижу распятие. Распятие Белого Христа? Зачем мой бог-покровитель показывает мне это? Мы не христиане. Мы их враги.

Воины распростерли человека на кресте и забили гвозди, по одному в каждое запястье, не в ладони, которые были бы разорваны, как только на них пришелся бы полный вес тела, а между костями предплечья. Еще один в ноги, трудно пробить одним гвоздем сразу обе. К счастью, в этот момент боль не доходила до наблюдающего сознания Шефа. Оно со стороны сурово взирало на людей, взявшихся за жестокое дело.

104