«Вся моя жизнь, – думал Эркенберт, – отдана в руки бездарей». Неумехи архиепископы вроде Вульфира, неумехи монархи вроде Эллы или придурка Осберта перед тем, тупые таны, полуграмотные попы, получившие свои места только благодаря какому-нибудь родству с великими. Англия была страной, где все его начинания каждый раз оказывались построенными на песке.
Но все было по-другому в этой стране германских князей-архиепископов. Здесь поддерживался порядок. Советчиков подбирали за их ум и образованность. Практические вопросы решались безотлагательно, и те, кто разбирался в них, всячески приветствовались. И природные запасы здесь были гораздо богаче. Эркенберт знал, что удостоился величайшего внимания Гюнтера просто потому, что распознал в деньгах архиепископа серебро высокой пробы и спросил, где оно добывается. В новых шахтах, ответили ему, в горах Гарца. Ну, а человек, умеющий очищать серебро и отделять от него примесь свинца, здесь всегда в цене.
«Да, – подумал Эркенберт. – Мне нравятся эти люди. Я хочу, чтобы они приняли меня как своего». Но примут ли? Эркенберт уже ощутил их отчаянную гордость своим происхождением и языком и знал, что он – чужой. Он был невысоким, да еще и темноволосым, а они ценили рослость и светлые волосы, считая их своим отличительным признаком. Может ли быть так, что его судьба – здесь? Эркенберту нужен был знак.
Лучи послеполуденного солнца неумолимо ползли по аналою и полкам с книгами. Отвернувшись от окна, Эркенберт увидел их сияние на открытой странице. Поблескивал золотом обильно украшенный инициал, выполненный в виде фантастического рисунка переплетенных змеиных тел, сверкающих серебром и рубинами.
Это английская работа, подумал Эркенберт. Он заново осмотрел гигантскую Библию, которую прежде листал, интересуясь только текстом, а не ее оформлением или происхождением. Определенно английская работа, и притом из Нортумбрии. Может быть, и не из Йорка, а из Вермута или scriptorium великого Беды из Джарроу тех времен, когда еще не пришли викинги. Как эта Библия попала сюда?
Как сюда пришло христианство? Для Карла Великого Гамбург и Бремен были языческими городами. Веру принесли сюда английские миссионеры, люди одной с ним крови, благословенные Уиллиброрд, Уинфрит и Уиллебальд, ниспровергатель идолов. «Мои соотечественники передали им великий дар, – сказал себе Эркенберт в приступе гордости. – Христианское учение и знания, как ему следовать. Если кто-нибудь попрекнет меня моим происхождением, я напомню об этом».
Эркенберт аккуратно вернул драгоценные книги на полки и вышел. Арно, советник архиепископа, сидел на скамье во дворике. При появлении маленького дьякона он поднялся.
– Ну как, брат? Ты удовлетворен?
Эркенберт улыбнулся в приливе уверенности и энтузиазма:
– Полностью удовлетворен, брат Арно. Можешь считать, что преподобный Римберт обратил в свою веру первого иностранца. Благословен тот день, когда он рассказал мне об этой величайшей из реликвий.
Арно улыбнулся, возникшее было напряжение спало. Он уважал маленького англичанина за ученость и проницательность. И в конце концов – разве англичане не разновидность тех же самых саксов?
– Ну что ж, брат. Не заняться ли нам богоугодным делом? Поисками Святого Копья?
– Да, – с чувством откликнулся Эркенберт. – А потом делом, ради которого Копье было послано – поисками подлинного короля, нового римского императора на Западе.
Шеф валялся на спине, по временам проваливаясь в полудрему. Флот должен был отправиться в плавание следующим утром, и судя по всему, что Бранд рассказывал о трудностях морской жизни, спать следовало при каждой возможности. Но вечер выдался трудным. Шеф обязан был принять всех своих капитанов, десять английских шкиперов, которых с трудом подобрал, чтобы командовать минетными кораблями, и сорок с лишним викингов Пути, которые вели его обычные суда. Пришлось произнести много тостов и не забыть при этом никого из них.
Потом, когда он от них отделался и надеялся доверительно потолковать с Брандом, оказалось, что его выздоравливающий друг пребывал в дурном настроении. Он отказался идти с Шефом на «Норфолке», предпочитая свой собственный корабль и команду. Он утверждал, что не будет удачи, раз так много людей во флотилии не знают haf, – слов запретов, с помощью которых моряки избегают прямо упоминать о всяких сулящих беду вещах вроде женщин, кошек или священников. Обнаружив, что покинут даже Торвином, который собирался плыть на «Норфолке», Бранд снова пустился пересказывать мрачные легенды своей родины, в основном о невиданных морских тварях, о русалках и марбендиллах, о людях, которые разгневали эльфов из шхер и были превращены в китов, а под конец – легенду о нечестивце и безбожнике, чья лодка исчезла в морской пучине, схваченная длинной рукой, покрытой серыми волосами. На этом Шеф прервал беседу. Сейчас он лежал, со страхом ожидая, что ему привидится во сне.
Когда пришел сон, Шеф сразу понял, где он очутился. Он попал в Асгард, обитель богов, и стоял он как раз перед самым большим зданием Асгарда, Вальгаллой, домом Одина для героев. В отдалении, хотя все еще в пределах Асгарда, виднелась обширная равнина, на которой разыгрывалась какая-то хаотическая битва: бой без линии фронта, в котором каждый бился против всех, сраженные то и дело падали, обливаясь кровью.
День шел, а люди падали и больше не вставали. Бой распался на ряд поединков. Побежденный умирал, победитель находил себе нового противника. Под конец остался один-единственный человек, жестоко израненный и опирающийся на огромный окровавленный топор. Шеф услышал неясные отдаленные выклики «Хермот!», «Хермот!»