Люди Герьольфа прикрывали его, по большей части незаметно, когда он вышел понаблюдать за черными точками, пересекающими снега. Нет, все-таки не финны. Некоторые лыжники шли сносно, некоторые были на удивление неуклюжи, но даже лучшим из них было далеко до непринужденного изящества финских бегунов. Однако сани у них, по-видимому, финской постройки, и правят упряжками хорошо, хотя и страшно медленно, будто везут толпу старух на похороны.
Сомнения Герьольфа сменились изумлением, когда он увидел, как передний лыжник набрал скорость, отделился от других и заскользил в его сторону. Воспаленно-красные от снежного сияния глаза глядели на него из дикой заросли нестриженых волос и бороды.
– Здравствуй, Герьольф, – сказало привидение. – Мы встречались. Я – Торвин, жрец Тора, как и ты. Я показал бы тебе свой амулет, если бы мог его достать, и свою белую тунику, если бы она не была так глубоко под верхней одеждой. Но я обращаюсь к тебе как к собрату Пути с просьбой о помощи. Мы сослужили Пути хорошую службу и предприняли долгое путешествие, чтобы найти вас.
Когда сани и самые медлительные из лыжников добрались и доползли до них, Герьольф крикнул своим людям, чтобы убрали оружие и помогли путникам. Путешественники с трудом выбирались из саней, в которых приехали, с облегчением оглядываясь, доставали свои мешки. Один из лыжников, по-видимому, торговался с финскими возницами, наконец расплатился с ними и побрел к фактории, а те уехали, пощелкивая кнутами и погоняя оленей с тем разухабистым посвистом, который Шеф запретил им в последние три суматошных дня пути.
– Это Шеф Сигвардссон, – сказал Торвин, представляя одноглазого человека. – Вы, должно быть, немало о нем слышали.
– Действительно, мы слышали о нем. А скажи-ка мне, Торвин, что вы все здесь делаете? И откуда вы пришли? И чего вы от меня ждете?
– Мы пришли с побережья Норвегии, – ответил Шеф. – Мы идем к шведским берегам и хотим взять там корабль до Англии. А может быть, до Дании. Зависит от того, какие новости вы нам сообщите.
Рядом с Герьольфом появился Хагбарт, жрец Ньёрда. Шеф посмотрел на него со слабым удивлением. Они не встречались с тех пор, как Шеф сбежал из Каупанга. Однако, если Хагбарт мог появиться по делам Пути в Гедебю, вполне естественно было встретиться с ним в любом другом месте, даже удаленном на сотню миль от берега. Жрецы Ньёрда, как правило, подвизались в качестве переносчиков новостей. Шеф только не понимал, что же случилось с кораблем Хагбарта, с «Аурвендиллом», на котором они когда-то плыли из Гедебю в Каупанг.
– В новостях недостатка нет, – сказал Хагбарт. – Хотите ли вы плыть в Данию или в Англию, когда вы услышите новости, тогда и посмотрим. Сдается мне, Шеф, что после твоего появления в Гедебю, а потом в Каупанге началась заваруха, которая до сих пор так и не кончилась. Я только надеюсь, что теперь ты не заваришь кашу еще круче.
– Мы хотим отправиться как можно быстрее, – сказал Шеф. – И запомни, Хагбарт, что в Каупанг я попал не по своей воле, заварил я там кашу или не заварил. В Каупанг меня привез ты. Если бы ты меня послушал, ты позволил бы мне отплыть в Англию.
Хагбарт кивнул, признавая правоту Шефа, и слово опять взял Торвин:
– Так, значит, ты приютишь нас ненадолго, Герьольф? Мы все приверженцы Пути, как ты сам убедишься, когда мы войдем в теплое помещение.
Герьольф тоже кивнул.
– Одного-двух из вас я бы опознал при любых обстоятельствах.
Он кивнул на Удда, который, выбравшись из саней, осмотрелся, заметил трубу кузницы и сразу застыл в ее дверях, зачарованно глядя на красные отблески пламени в самом большом горне из всех, что он видел за свою жизнь.
– Этот самый человек изобрел те арбалеты, которые вы носите, – сказал Шеф. – С виду он Skraeling, однако некоторые считают, что это он победил короля франков со всеми его копейщиками.
Герьольф взглянул на тщедушное тельце Удда с удивлением и уважением.
– Что ж, добро пожаловать, – сказал он. – Но, глядя на вас, я сомневаюсь, что все вы скоро будете готовы продолжить путешествие. Посмотрите вот на него!
Кутред, который неискусно, но упорно шел на лыжах последние три дня, схватился за свои шерстяные штаны и гамаши, пытаясь стащить их с себя. При этом он раскачивался, удерживаясь от падения одним лишь усилием воли. Подойдя, чтобы помочь ему, Шеф неожиданно увидел потеки темной крови, сочащейся сквозь толстое сукно.
– Та самая болезнь, о которой я тебе говорил, – пояснил Ханд, стаскивая с Кутреда штаны, пока Шеф и Торвин держали его. – Видишь, это рана, которую нанес ему Вигдьярф. Она зажила как по волшебству, а теперь открылась снова. Пошли, занесем его в дом. Он не сможет никуда ехать в течение многих дней. А то и никогда, если здесь нет запасов свежей зелени.
Ужасающее состояние, в котором находились люди, сделалось очевидным, как только они попали в помещение и наконец сняли одежду, которую носили уже много недель. Это была болезнь, которую через несколько веков назвали бы цингой: болезнь долгих путешествий и сушеной пищи. Признаки ее довольно наглядны. Давно зажившие раны открываются сами по себе, зубы шатаются в деснах, изо рта идет дурной запах, и все это сопровождается общей слабостью, быстрой утомляемостью и угрюмостью. Для любого северянина эта болезнь не была чем-то неслыханным, но ее привычно ждать поздней весной, после того как люди долгие месяцы просидели взаперти, питаясь лишь соленой селедкой и зерном. Лечится она с помощью света и солнца, говорили одни. Свежая пища, твердили иные. Обычно и то и другое встречается одновременно. На этот раз, как отметил Ханд, появилась возможость узнать наверняка, поскольку ни на свет, ни на солнце рассчитывать не приходилось, зато под рукой были запасы черемши, лука, чеснока, гороха и бобов. Если пациентам полегчает, значит, лекарство – свежая пища. Это неоспоримо докажет, что в некоторых видах пищи есть нечто, чего нет в других. И однажды жрец Пути сможет извлечь это вещество, высушить его и сделать запас для дальних походов.