Но при его приближении рука толщиной с мачту легонько отодвинула жреца в сторону, и навстречу Шефу подался Бранд, протягивающий необъятный меховой плащ из шкуры белого медведя и золотую цепь. Он тут же накинул плащ на Шефа, застегнул аграф. Затем припал на одно колено, отчего не сделался, впрочем, много ниже Шефа.
– Славься, король Восточной и Средней Англии, – провозгласил он. По этому сигналу стоявшие позади Квикка с помощниками и команды «Моржа» и «Чайки» разразились приветственными выкриками и клацаньем оружия.
Бранд, который в жизни не преклонял колен, подмигнул и незаметно кивнул головой в сторону встречающих. Шеф уловил намек и обернулся к Хагбарту, спустившемуся следом по сходням.
– Теперь можете представить своих, – величественно произнес он.
– Ну, это… а! Король Шеф, разреши представить тебе Вальгрима Мудрого, главу святилища Пути и жреца бога Одина. Вальгрим, это…
Вальгрим не слушал. Хмуро глянув на Бранда, он протянул руку, ухватился за копье в руках Шефа и повернул так, чтобы прочесть руны. Через мгновенье он отпустил копье, повернулся и молча ушел.
– Ему это не понравилось, – пробурчал Бранд. – Что там написано?
– «Гунгнир». Но копье все равно не мое. Я взял его у Сигурда Рагнарссона.
Большинство жрецов Пути последовали за своим главой, остались только Торвин и Ханд. На смену жрецам подошла другая группа, под голубым с серебром знаменем. Шеф уставился на рисунок: странная картинка, рычащий зверь как будто душит себя одной лапой и когтит лапу другой. Шеф опустил взгляд, и оказалось, что он стоит лицом к лицу с самой сногсшибательной женщиной, какую когда-либо встречал.
Если бы кто-то описал ее, Шеф не счел бы ее красивой. С детских лет представление о красоте связывалось у него с Годивой: высокая, тоненькая, с темными волосами, серыми глазами и с идеальными пропорциями, которые она унаследовала от своей ирландской матери-рабыни. А эта женщина была тигрицей против грациозной пантеры: ростом с Шефа, с широкими скулами и широко посаженными огромными зелеными глазами. Ее груди распирали темно-зеленое платье, и крепкие бедра рельефно выделялись при ходьбе. Две длинные косы, придавленные низко надвинутым на лоб тяжелым золотым обручем, обрамляли ее лицо и свисали на плечи. Но она была не молода, с запозданием заметил Шеф, раза в два старше, чем он и Годива. Рядом с ней шел мальчик лет десяти.
Смутившись и не желая встречаться с ней взглядом, Шеф склонился к мальчику на одно колено.
– А ты кто?
– Я Харальд, сын короля Хальвдана и королевы Рагнхильды. Что случилось с твоим глазом?
– В него ткнули раскаленной иглой.
– Больно было?
– Прежде чем все кончилось, я лишился чувств.
Мальчик посмотрел презрительно.
– Это не было drengiligr. Воины не лишаются чувств. Ты убил того, кто это сделал?
– Я убил того, кто был в этом виноват. Тот, кто это сделал, стоит здесь, как и тот, кто держал меня. Это друзья.
Мальчик пришел в замешательство.
– Как они могут быть твоими друзьями, если они ослепили тебя?
– Иногда от друзей принимаешь то, что не потерпел бы от врагов.
Шеф запоздало понял, что бедро матери мальчика находится в каких-то дюймах от его пустой глазницы. Он поднялся, ощутив при этом жар, идущий от женского тела. Здесь, на пристани, в окружении десятков людей, он ощутил, что его мужское естество напрягается так сильно, как не могли его разбудить все старания девушки в Дитмарше. В следующий миг он ощутил позыв опрокинуть ее на деревянный настил – если только хватит сил, в чем он сомневался.
Королева испытующе смотрела на него, угадывая, по-видимому, что он чувствует.
– Итак, вы придете, когда я позову, – молвила она и удалилась.
– А кто бы не пришел? – пробубнил Бранд у Шефа над ухом.
Не слушая его воркотни, Шеф глядел вслед зеленому платью, резко выделяющемуся на белом снегу. Тут до его ушей донесся перезвон, который он узнавал сразу: динь-динь молота кузнеца и бом-бом кувалды молотобойца в работающей кузне. И другие звуки, неразгаданные.
– У нас много чего найдется показать тебе, – сказал Торвин, пробившись наконец к своему бывшему подопечному.
– Точно, – сказал Бранд. – Но сначала в баню. Я вижу в его волосах вшей, и мне противно, даже если королеве Рагнхильде они нравятся.
– Он сошел на берег, одноглазый и с копьем в руке, на котором написано «Гунгнир», – рявкнул Вальгрим. – Что еще он мог бы сделать, чтобы выдать себя за Одина? Ехать на восьминогом коне? Он богохульник!
– У многих людей один глаз, – отвечал Торвин. – А что до рунической надписи «Гунгнир», так не он ее вырезал. Единственная причина, почему у Шефа это копье – его метнул в него Сигурд Змеиный Глаз. Если кто и богохульник, так это Сигурд.
– Ты нам рассказывал, что, когда он две зимы тому назад возник перед тобой из ниоткуда, он заявил, что пришел с Севера.
– Да, но он только имел в виду, что пришел с севера своей страны.
– И все же ты представил дело так, словно этот случай доказывает – он Тот, Кого мы ждем. Будто бы он – Тот, Кто придет с Севера, чтобы ниспровергнуть христиан и вернуть мир на пути истинные. Если нынешнее подражание Одину – случайность, тогда и то, что он тебе сказал – тоже случайность. Но если сказанное им было знаком богов, тогда и сейчас нам был знак. Он ведет себя, как Один. Но я, жрец Одина в этом святилище, утверждаю, что к такому, как он, не может благоволить Один. Разве он не отказался от жертвоприношения Одину, когда армия христиан была в его власти?
Торвин молчал, не зная, что противопоставить логике Вальгрима.