Крест и король - Страница 86

– Кое-кто говорит, что на самом деле слово означает bare-sark, – продолжал Бранд. – То есть «простые рубахи» – потому что они всегда дерутся в одной рубахе, без доспехов. Я полагаю, вы видели нашего безумного друга, – он ткнул большим пальцем назад, где Кутред, на удивление быстро оправившийся, ехал верхом. Его лошадь окружали те, чье присутствие он мог выносить. – Никакой защиты и никакого желания защищаться. Если бы мы одели его в доспехи, я уверен, что он сорвал бы их с себя. Так что bare-sark – неплохое объяснение. Другие же говорят, что на самом деле это значит bear-sarks, «медвежьи рубахи». Потому что они как медведи – если уж полезет, ничем его не испугаешь. Но многие считают, что берсерки и впрямь, – Бранд опасливо огляделся и понизил голос, – нелюди с одной кожей, как Ивар Бескостный. Они, когда на них находит, принимают другое обличье.

– Ты хочешь сказать, они вервольфы? – спросил Шеф.

– Да, were-bears, – ответил Бранд. – Но это чепуха. Во-первых, перемена обличья – дело наследственное. А берсерком может стать каждый.

– А нельзя этого добиться каким-нибудь зельем? – спросил Ханд. – По-моему, есть несколько трав, от которых человек перестает быть самим собой, например, думает, что он медведь. Скажем, капелька сока белладонны, хотя в больших количествах это смертельный яд. Говорят, сок белладонны можно смешать со свиным жиром и растираться этой мазью. От этого людям начинает казаться, что они вышли из своего тела. Есть и другие травы с таким же действием.

– Может быть, – сказал Бранд. – Но ты ведь знаешь, что с нашим берсерком было не так. Он ел то же самое, что и мы, и был вполне безумен еще до еды. Не думаю, что это так уж трудно понять. Некоторые люди любят драться. Я и сам люблю – сейчас, может быть, поменьше, чем когда-то. Но раз ты любишь и привык драться, и у тебя получается, шум и крики тебя возбуждают, ты ощущаешь, как что-то распухает внутри тебя, и в этот момент чувствуешь себя в два раза сильнее и в два раза стремительней, чем обычно, ты начинаешь действовать раньше, чем поймешь, что делаешь. С берсерком бывает нечто похожее, только намного сильнее. И по-моему, до этого доходишь, только если у тебя есть особая причина. Потому что большинство людей, даже в пылу боя, где-то глубоко внутри себя помнят, каково пропустить удар, и что не хочется вернуться из боя калекой, и как выглядят твои друзья, когда ты зарываешь их в могилу. Поэтому они носят доспехи и пользуются щитом. А берсерк все это забывает. Чтобы стать берсерком, нужно, чтобы тебе не хотелось жить. Ты должен ненавидеть себя. Я знавал несколько таких людей – родившихся такими или ставших такими. Мы все знаем причину, почему Кутред ненавидит себя и не хочет жить. Он не может вынести позора из-за того, что с ним сделали. Он счастлив, только когда вымещает это на врагах.

– Ты, значит, думаешь, что и в других берсерках, которых ты знал, тоже были какие-то изъяны, – задумчиво проговорил Шеф. – Но не в их теле.

– Именно так было с Иваром Рагнарссоном, – подтвердил Ханд. – Его прозвали Бескостным из-за его импотенции, он ведь ненавидел женщин. Но с его телом все было в порядке, я сам видел. Он ненавидел женщин за то, чего не мог сделать, а мужчин – за то, что они могут то, чего он не может. Наверное, то же самое и с нашим Кутредом, только его таким сделали, а не сам он стал таким. Меня поразило, как быстро на нем заживают раны. Разрез шел через все бедро и в глубь кости. Но рана не кровоточила, пока я не перевязал ее, и зажила она, будто легкая царапина. Мне надо попытаться попробовать его кровь на вкус, нет ли в ней чего-нибудь необычного, – задумчиво прибавил он.

Бранд и Шеф с легкой тревогой переглянулись. Но тут же забыли обо всем. Дорога, огибая пирамиду камней, резко свернула влево, и за поворотом мир, казалось, раскололся надвое.

Там, далеко внизу, обширную долину окаймляла серебристая водная гладь. Превышающая размерами все горные реки, она, расширяясь, уходила к самому горизонту. Дальнозоркий моряк мог бы разглядеть на ней несколько пятнышек.

– Море, – прошептал Бранд, подаваясь вперед и хватая Шефа за плечо. – Море. И посмотри, там суда стоят на якоре. Это Гула-фьорд, а суда стоят в гавани великого Гула-Тинга. Добраться бы туда – может быть, мой «Морж» уже там. Если его не захватил король Хальвдан. Мне кажется – слишком далеко, конечно, – но я почти уверен, что вон тот крайний корабль и есть мой «Морж».

– Ты же не можешь с расстояния в десять миль отличить один корабль от другого, – усомнился Ханд.

– Шкипер даже в тумане может узнать свой корабль за десять миль, – возразил Бранд. Он ударил пятками по бокам своего усталого пони и пустился вниз по склону. Шеф, подав отряду знак подтянуться, последовал за ним.

* * *

Они догнали Бранда, только когда тот совсем запалил своего усталого пони, и с трудом уговорили его остановиться на ночлег в нескольких милях от Гула-Тинга и гавани. Когда на следующее утро они, кто пешком, кто верхом, приблизились наконец к раскинувшемуся на полмили невдалеке от города скопищу палаток, землянок и шалашей, отравлявших атлантический бриз своими дымами, навстречу им вышла группка людей: не вооруженные воины в расцвете сил, отметил про себя Шеф, это пожилые люди, некоторые даже с седыми бородами. Представители общин из округи, находящейся под властью тинга, и таны или ярлы, которые обеспечивали в ней мир и покой.

– Мы слышали, что вы все грабители и воры, – без лишних предисловий начал один из них. – Если это правда, на вас может напасть и безнаказанно убить любой, кто придет в наш тинг, и у вас здесь нет никаких прав.